Кира Сазонова, юрист-международник, доцент РАНХиГС, в интервью ФАН прокомментировала перспективы рассмотрения нидерландским судом уголовного дела о крушении 17 июля 2014 года рейса MH17 над Украиной.
— Есть ли порок в том, что дело об авиакатастрофе рассматривает национальный суд? Как Россия может обеспечить соблюдение своих интересов, не соглашаясь на участие в деле (не теряя собственный суверенный иммунитет перед национальным судом другого государства)?
— Важно подчеркнуть, что суд в Схипхоле не имеет отношения к Российской Федерации как к государству. Связано это с тем, что национальный суд не имеет возможности вынесения решений в отношении суверенных государств. На суде будут рассматриваться дела физических лиц без возможности возложения ответственности на конкретное государство.
Дела с участием государств в настоящее время рассматриваются в Европейском суде по правам человека, который обладает подобной компетенцией. По одному из коллективных исков, поданных в ЕСПЧ, государством-ответчиком является Россия, по другому — Украина, которая обвиняется в том, что она на фоне гражданской войны не закрыла свое воздушное пространство для пролета иностранных судов.
Нидерланды в целом не вызывают особых вопросов как место для организации судебного процесса. Во-первых, две трети погибших в катастрофе были гражданами Нидерландов. Во-вторых, следственные процедуры несколько лет шли на базе нидерландской прокуратуры. При этом важно понимать, что возможности любого национального правосудия всегда ограничены как особенностями юридической техники, так и неизбежной предвзятостью судейского корпуса.
— Есть ли возможность обеспечить рассмотрение дела МН17 в международных организациях? Если да, как быть с судом в Скипхоле?
— Нет, поскольку международные организации не обладают судебными полномочиями. Из существующих вариантов решения вопроса можно назвать либо международный суд, либо международный трибунал, либо национальное правосудие.
Поскольку Российская Федерация с самого начала полагала, что вынесение вопроса о крушении воздушного судна на международный трибунал — это плохая идея, соответствующее предложение на уровне Совета Безопасности ООН было отклонено российской стороной. Идея международного трибунала действительно очень спорная, поскольку трибуналы ad hoc всегда собирались по особо опасным противоправным деяниям, таким как геноцид или агрессия. Дела об упавших самолетах еще ни разу не рассматривались в формате трибунала, включая знаменитое «дело Локерби».
Поэтому наряду с коллективными исками в международном суде ЕСПЧ, поданных семьями погибших, идет судебный процесс в рамках национального права Нидерландов. Они друг другу никак не противоречат, но и не дополняют друг друга, представляя собой фактически два параллельных юридических трека.
— Каковы правила оценки доказательств в уголовном суде Нидерландов? Чем они отличаются от, например, наших и международных? Почему столько споров вокруг сомнительных фотографий транспортировки военной техники? Неужели нет технических способов определиться с их подлинностью раз и навсегда?
— Доказательства являются способами установления истины, поэтому основными их характеристиками как в международном, так и в национальном суде, должны быть верифицируемость и подлинность. К сожалению, проблематику оценки доказательств в деле MH17 можно назвать одной из ключевых, причем с самого начала следственного процесса. Непроверенные факты, меняющиеся свидетельские показания, фрагменты непонятных переписок в соцсетях, фотомонтаж на фотографиях — все это имело место в течение всех шести лет, прошедших с момента трагедии. К числу весьма прискорбных обстоятельств можно также отнести то, что Россию с самого начала отстранили от участия в процессе, хотя она неоднократно высказывала желание помочь (например, следственный эксперимент, который проводился концерном «Алмаз-Антей». — Прим. ФАН). Стоит ли удивляться, что выводы следственной группы не были признаны российской стороной, а также наложили существенный отпечаток на отношение к процессу в Схипхоле.