Дальняя авиация СССР, сыгравшая важную роль в победе над фашизмом, до сих пор не потеряла своей актуальности и входит в уже российскую «ядерную триаду». В 1944 году должность главного маршала авиации занимал выдающийся советский военачальник Александр Голованов.
Накануне 75-летия победы над фашизмом Федеральное агентство новостей побеседовало с его дочерью, Ольгой Александровной Головановой, и расспросило об отце.
— Говорят, что, связывая свою жизнь с авиацией, люди буквально заболевают небом. А произошло ли подобное с Александром Евгеньевичем? Почему он изначально пошел в Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству (ОСОАВИАХИМ)?
— В 1932 году, в 28 лет он увлекся авиацией, стал летать. В 1932 году окончил летную школу ОСОАВИАХИМа. Сам Александр Евгеньевич Голованов так об этом писал в своей книге воспоминаний «Дальняя бомбардировочная»: «Эта профессия, а в моем понимании — искусство, всегда влекла и довлела надо мной, и где бы я ни находился, никогда не переставал летать. У каждого человека бывает своя страсть!».
— Каким образом он стал командующим Дальней авиации, каков его вклад?
— За три с половиной года Голованов поднялся от подполковника до главного маршала авиации. Это для того времени — небывалый случай!
В начале своей службы ему неоднократно приходилось встречаться со Сталиным как до войны, так и в ее начале. 5 марта 1942 года постановлением Государственного Комитета Обороны была создана Авиация дальнего действия (АДД) Ставки Верховного Главнокомандования. Первым командующим был назначен генерал-майор Александр Голованов, подчинявшийся непосредственно Сталину. Все вопросы, связанные с созданием и организацией дальней авиации, докладывались Головановым непосредственно Сталину и утверждались им.
— В 1941 году Дальняя авиация бомбила Берлин. Не он ли это придумал, как он относился как этому?
— Голованов отправлял самолеты дальней бомбардировочной авиации на Берлин по личному указанию Сталина, но было это уже в 1942 году. Вот как данная ситуация описана Александром Евгеньевичем в книге «Дальняя бомбардировочная»:
«Во второй половине июня я был вызван в Ставку, где получил указание — всеми силами, имеющимися в АДД, нанести удар по Берлину. Вернувшись в штаб, мы произвели детальные расчеты, из которых стало ясно, что наши самолеты отбомбятся незадолго до рассвета и обратный полет будет проходить практически в дневных условиях над территорией, занятой противником. Мы не считали правильным приступать к выполнению поставленной задачи, не доложив о возможных последствиях. Проверив еще раз расчеты, посоветовавшись со своими товарищами, я поехал в Ставку. Сталин подверг детальной проверке все представленные расчеты, вызвав для этого специалистов из ВВС и Гидрометеослужбы. Проверяющие подтвердили, что данные о светлом времени суток соответствуют указанным в наших расчетах, что маршрут нами выбран наикратчайший и средняя скорость полета рассчитана правильно. Исходя из этого, мы также правильно назначили время вылета, а, следовательно, время бомбометания и возвращения на свою территорию.
— Когда вы считаете возможным возобновить налеты на Берлин? — наконец спросил он.Я назвал месяц и число.— Это точно?— Совершенно точно, товарищ Сталин, если не помешает погода.Походив еще немного, Сталин сказал:— Ничего не поделаешь, придется с вами согласиться.Разговор был окончен.
Ровно в полночь названного мною в качестве возможного для бомбардировки Берлина числа позвонил Сталин. Поздоровавшись, он спросил, не забыл ли я, какое сегодня число. И, услышав, что группа самолетов в такое-то время вылетела на выполнение задания, полученного нами в июне, и через несколько минут начнется бомбежка Берлина, он пожелал нашим летчикам удачи».
— Участвовал ли Голованов в разработках самолетов Дальней авиации?
— Все летали на боевых машинах конструкции Ильюшина и общение отца с его конструкторским бюро было повседневным. Конструктор был очень скромным, неприметным человеком, при этом обладавшим твердым характером. Уговорить его дать согласие на изменения в конструкции машины было очень трудно.
Ил-4 не мог летать по глубоким тылам противника и доставать такие объекты, как, скажем, Берлин, а обстановка требовала именно этого, причем с нанесением ударов. Нужно было дополнительное горючее, но об уменьшении веса бомб не могло быть и речи. Оставался один выход — увеличить предельно допустимый полетный вес самолета еще на 500 кг. А для этого требовалось согласие Сергея Владимировича.
Как пишет в своей книге сам Голованов: «Некоторое время спустя в сводках Совинформбюро стали появляться, и довольно часто, сообщения о наших налетах на Берлин и другие объекты противника, расположенные в глубоких тылах. В сообщениях говорилось о налетах больших групп наших самолетов. Для С. В. Ильюшина было совершенно ясно, что здесь используются или его самолеты, или в АДД появились еще какие-то новые, неизвестные для него летательные аппараты с большим радиусом действия.
Через некоторое время Сергей Владимирович заехал ко мне узнать, в чем дело. Услышав, что мы летаем на его самолетах, не снижая боевой нагрузки, а для увеличения запаса топлива используем подвесные баки, куда вмещается 500 литров бензина, и что благодаря этому увеличился соответственно и предельный полетный вес самолета, был несколько удивлен нашей самостоятельностью в принятии такого решения, но ничего не сказал и, распрощавшись, уехал.
Некоторое время спустя Сергей Владимирович прислал официальное уведомление о своем разрешении на увеличение полетного веса его самолета. С таким полетным весом мы пролетали всю войну, и, когда летали не на предельный радиус, за счет разрешенного конструктором увеличенного полетного веса самолета брали дополнительную бомбовую нагрузку. Прочность конструкции Ил-4 оказалась весьма высокой. Имея подчас серьезные повреждения, что видно на помещенных в книге фотографиях, самолет все же возвращался домой, как говорят, на «честном слове».
Таково было непосредственное участие Голованова в разработке самолетов для АДД.
— Александра Евгеньевича до сих пор иногда называют «любимчиком Сталина». Тяжело ли переживал он смерть советского вождя и то, что вскоре за ней последовало?
— Отец тяжело переживал смерть Сталина и оставался сталинистом до конца своих дней.
— Как Вам кажется, открытие Второго фронта было военной необходимостью для победы над нацизмом, либо же главная задача была — остановить СССР и не дать нам продвинуться дальше вглубь Европы?
— Вот как характеризовал открытие второго фронта Голованов в своей книге: «Хорошо известно, какое важное значение имело бы открытие второго фронта в Европе, которое отвлекло бы на себя 30–40 немецких дивизий, действующих на нашем фронте. Этот вопрос ставился руководством Советского Союза еще в 1941 году, и тогда англичане даже планировали высадку в Северной Франции десанта, доставленного туда через Ла-Манш. Но как только Черчилль убедился, что сопротивление Красной Армии возрастает и возможность победы Германии отдаляется, стала отдаляться и оттягиваться и высадка английских войск в Северной Франции. <...>
В наших войсках отсутствие второго фронта в Европе стало посмешищем. Всем известно, что поставляемая американцами мясная тушенка называлась нашими солдатами «вторым фронтом».
На этот счет имелось в обиходе большое количество различных анекдотов, хотя и очень метких, однако не всегда «удобоваримых», поэтому их невозможно здесь привести. Но один анекдот я все же попытаюсь рассказать.
Итак, приехал Черчилль на советско-германский фронт, на передовую, чтобы посмотреть на наших солдат, как они воюют. Походил, поглядел и, обратившись к одному из солдат, спросил: что бы тот сделал с Гитлером? Солдат пожал плечами. Думая, что его вопрос не понят, Черчилль повторил его, но уже более пространно: что бы солдат сделал с Гитлером, если бы он ему попался в плен? Солдат опять пожал плечами. Тогда Черчилль задал солдату вопрос в другой формулировке: «Если бы Гитлер попал ко мне в плен, я бы его повесил, а ты что бы с ним сделал?!». Немного подумав, солдат ответил: «А я взял бы кочергу, раскалил ее докрасна и холодным концом всунул бы ее Гитлеру в ж...!». «А почему именно холодным?!» — удивленно спросил Черчилль. «А потому, — ответил солдат, — чтобы вы ее обратно не помогали вытаскивать».
— И немного о личном. Часто приходится слышать, что высокопоставленные военные в семейно жизни невероятно трудные люди. Каким был Ваш отец?
— Первое, о чем хотелось бы сказать: то, что всплывает в моей памяти о тех годах, когда был жив отец, — это все является наиболее ярким, самым лучшим, что было у меня в жизни. Рядом был человек, который мог всегда решить любую проблему, которая казалась мне неразрешимой. Это было удивительно, и я подчас не могла понять, почему же я не могла додуматься и решить ту или иную задачу, так это казалось все просто в изложении отца. Никак не укладывалось в голове, как он мог догадываться или знать о наших проделках, сколь тщательно мы не пытались все от него скрыть. Было такое ощущение, что он всегда все знал — и то, что было, и то, что произойдет.
Наш отец был очень строгим, но очень любящим отцом и мужем. Ненавидел ложь, предательство и самовосхваление. Был человеком очень скромным. Имел непререкаемый авторитет в семье.
— И, простите, если этот вопрос покажется Вам бестактным. Перед своим уходом в мир иной Александр Евгеньевич произнес: «Какая страшная жизнь». Что, как Вам кажется, он имел в виду?
— Ответом на ваш вопрос служат строки из письма Голованова в ЦК КПСС Леониду Брежневу и в Совет Министров СССР Алексею Косыгину об издании книги «Записки командующего АДД» от 8 апреля 1975 года:
«Уважаемые Леонид Ильич и Алексей Николаевич! Я прошу вас дать мне ответ, имею ли я право, как гражданин, как коммунист, писать о минувшей войне так, как я ее видел, так, как я в ней жил, писать о том, что я наблюдал, чему был свидетелем, писать без прикрас и выдумок, словом, писать правду о том, что было и как было, писать так, как написана сама книга, где говорится о нашей Родине, о нашем народе, о советском труженике и советском воине, о тех трудностях, которые пришлось пережить советскому народу, о сложностях войны, о наших полководцах и Верховном Главнокомандующем, о силе и действенности партийно-политической работы, об организующей и направляющей деятельности нашей партии, которая, в конечном счете, привела к разгрому злейшего врага человечества — фашизма — и его головного отряда — гитлеровской Германии.
Я прошу вас также ответить мне, правильны ли действия товарищей, которые понуждают меня переделывать, по их усмотрению, уже написанное и опубликованное в журналах, ссылаясь на то, что написанное в журналах не может быть опубликовано в книгах, многие месяцы задерживают книгу и выход ее ставят в зависимость от выполнения их требований.
Я решительно не верю этому, что подобные действия были известны руководству нашей партии, руководству нашего государства и были ими санкционированы.
Я прошу предоставить мне возможность опубликовать уже готовую, написанную мной книгу, за правдивость которой готов нести ответственность».