Одессит Арон (Аркадий) Яковлевич Коц (1872.10.15–1943.05.13) в 1902‑м, публикуя свой перевод 1‑й, 2‑й, 6‑й строф «Интернационала» (в 1931‑м он перевёл остальные — 3‑ю, 4‑ю, 5‑ю), 1‑ю изложил так:
Вставай, проклятьем заклеймённый,
весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущённый
и в смертный бой вести готов.
Весь мир насилья мы разроем
до основанья, а затем
мы наш, мы новый мир построим —
Кто был ничем, тот станет всем.
Логичная картина. Мир насилья — беспорядочная груда мусора, накрывшая фундамент для строительства нового общества. Её надо разрыть, и тогда станет возможно создать нечто новое.
Кстати, в исходном французском тексте Эжена Эдина Потье (1816.10.04–1887.11.06) образ строительства вовсе отсутствует: в дословном переводе строки 5–8 значат «Чтобы преодолеть нищету и тень, толпа рабов, вставай, вставай! Это мы — право, это мы — число! Мы, что были ничем, станем всем!»
Надо сказать, что образ в строке 8 взят из самой, пожалуй, известной фразы видного деятеля начала Великой французской буржуазной революции Эмманюэля Жозефа Онорича Сьейеса (1748.05.03–1836.06.20). В январе 1789‑го в памфлете «Что такое третье сословие» он написал:
«Что такое третье сословие? Всё. Чем оно было до сих пор при существующем порядке? Ничем. Что оно требует? Стать чем-нибудь».
Чтобы понять смысл фразы, надо знать, с чего началась та революция.
Франция сочла войну за независимость Соединённых Государств Америки (так автор называет Соединенные Штаты Америки. — Прим. ФАН) (1775.04.19–1783.09.03) удобной возможностью взять у Британии реванш за своё поражение в Семилетней войне (1756.05.17–1763.02.26), где потеряла свои колонии в Канаде (Квебек) и в Индии, и не только отправила туда много добровольцев (от полководцев до химиков, взявших на себя пороходелие), но и вложила в поддержку повстанцев громадные деньги. Между тем бюджет королевства трещал по швам ещё до Семилетней войны. А уж после фактического отказа новоявленных СГА (так автор называет США. — Прим. ФАН) выплатить задолженность перед формально коммерческими, но фактически государственными французскими поставщиками вооружений не осталось иного выхода, кроме введения новых налогов.
Некоторые сравнительно мелкие поборы и подати можно было установить решениями правительства. Но проблема оказалась слишком велика. Пришлось собирать Эта Женеро — в дословном переводе общегосударственное (в смысле — собрание представителей со всего государства). У нас название обычно не переводят, а произносят с немецким акцентом — Генеральные Штаты.
Собрание состояло из трёх независимых палат, представляющих тогдашние сословия — части общества: первое — духовенство, второе — дворянство (оно выступало и от имени крестьян, ибо владело ими, причём на таких условиях, что на их фоне русское крепостничество выглядит полным равноправием землевладельцев и земледельцев, да и польское крепостничество кажется сравнительно гуманным), третье — зажиточные горожане (с бедняков и взять нечего). Каждая палата имела один голос в принятии решений, то есть считалось, что каждое сословие голосует как единое целое. Соответственно для принятия решения хватало двух сословий из трёх.
Духовенство и дворянство налогов практически не платили. Случались, конечно, временные поборы и с них, но считались, по сути, чрезвычайными, а не систематическими. Официально духовенство служило стране молитвами (по сути, идеологическим обеспечением власти), дворянство — шпагой (оно поначалу воевало само, а потом командовало войсками, сформированными из наёмников и/или призывников). На долю третьего сословия первые два любезно оставили львиную долю финансовой поддержки государства.
К моменту объявления о созыве общегосударственного собрания Сьейес был аббатом. Этот титул (от семитского абба — отец) первоначально означал опытного в монашестве духовного наставника молодых монахов, затем главу монастыря, но уже в XVI веке во Франции применялся к молодым людям духовного звания, не имеющим постоянных служебных обязанностей. Соответственно Сьейес, хотя и был первым заместителем Шартрского епископа, но не считал своё имущественное положение стабильным, а воспринимал себя скорее как близкого к третьему сословию.
Надо сказать, что его переход на сторону податных людей оказался оправдан. Вот небольшая часть перечисленных в Википедии подробностей его карьеры. 1789.06.17 именно он предложил переименовать общегосударственное собрание в Национальное, что и принято большинством голосов: таким образом депутаты объявили себя зависимыми не от власти, а от всего народа. 1789.06.20 по его призыву депутаты поклялись не расходиться до принятия новой конституции Франции. В июле того же 1789‑го он выпустил брошюру «Reconnaissance et exposition des droits de l’homme et du citoyen» — «Признание и выставление прав человека и гражданина», и с его подачи выражение «права человека и гражданина» стало общепринятым. Во время террора он не принимал активного участия в политике и сумел избежать гильотины, а позже на вопрос, что он делал в эпоху террора, ответил:
«J'ai vйcu» — «Я жил» (у нас чаще переводят «я оставался в живых»).
Зато после окончания террора вновь выдвинулся в первые ряды тогдашней власти. 65‑й (1795.04.20–1795.05.05) председатель Конвента — законодательного собрания. 17‑й (1799.06.20–1799.09.23) председатель Директории — правительства. На этом посту (и потом в качестве рядового директора) содействовал подготовке государственного переворота 1799.11.09 под руководством Наполеона Карловича Бонапарта (1769.08.15–1821.05.05). Затем участвовал в подготовке новой конституции. Получил немало материальных благ и почтенных, хотя и бездельных, должностей.
Итак, узнав происхождение строки 8, вернемся к строке 5. Уже в ходе нашей Гражданской войны в ней вместо «разроем» появилось «разрушим». Не знаю, кто стал автором такой поправки. Полагаю, она сложилась стихийно: случайная обмолвка понравилась слушателям, её повторили — и покатилось.
Казалось бы, что тут плохого? Как любил говорить Владимир Ильич Ульянов (1870.04.22–1924.01.21), живое творчество масс. Ан нет! Замена слова породила совершенно иной образ самого мира насилья: уже не беспорядочное историческое нагромождение случайных проявлений и обстоятельств, а нечто прочно связанное, гармоничное, взаимосогласованное… Соответственно и революционеры представляются не столько строителями нового, сколько уничтожителями старого.
Строго говоря, репутация разрушителей заработана революционерами весьма убедительно. Тот же Ульянов отмечал: любая революция вынужденно заходит значительно дальше, чем может удержаться. В частности, французский террор не только сокрушал явных противников преобразований, но плавно дорос до разборки между самими революционерами, так что 1794.08.27 значительная их часть арестовала (и на следующий день казнила) собственных руководителей, с чего начался откат на уровень примерно начала 1793‑го. По действовавшему тогда революционному календарю было 9‑е термидора, в связи с чем отход от революционных крайностей назван термидорианством.
В нашей стране о термидорианстве говорили в связи с Новой экономической политикой, сменившей военный коммунизм сразу по окончании Гражданской войны, затем — в связи с решением не пытаться экспортировать революцию, а строить социализм в одной стране…
Понятно, после принятия сравнительно умеренного решения предыдущая крайность воспринимается как разрушительная. Но и случайная оговорка в гимне коммунистов стала хотя мелкой, но всё же каплей дёгтя в репутацию наших революционеров.
Цена слова бывает непомерно велика. Старайтесь говорить точнее.