Дирижер Валерий Полянский — консерватор и новатор одновременно. Маэстро начинает в этом году в качестве руководителя созданного им Камерного хора пятидесятый по счету сезон и тридцатый — Симфонической капеллы.
Проект, с 1992 года называющийся Государственной академической симфонической капеллой России, не имеет аналогов в истории музыки. Беспрецедентный опыт Полянского проявляется в уникальном репертуаре. Артисты одинаково убедительны и в мадригалах Джезуальдо, и в «Джезуальдо» Шнитке, в мотетах Брукнера и «Свадебке» Стравинского, в духовных концертах Бортнянского и в «Реквиеме» Брамса.
В юбилейный сезон народный артист РФ дал эксклюзивное интервью ФАН.
«Наши возможности безграничны»
— Валерий Кузьмич, чья идея объединить хор и симфонический оркестр в единый коллектив?
— Создать коллектив, в котором на постоянной основе существовали бы вместе хор и симфонический оркестр, я мечтал много лет. Сначала появился Камерный хор, с которым мы дали первые концерты в декабре 1971 года. В середине 1980-х годов, в период Перестройки, когда идеи, связанные с обновлением привычных форматов, вещей витали в воздухе, мои мечты о большом проекте окончательно оформились. Нужно было теперь реализовать их на практике.
Поддержку моим начинаниям я нашел у Геннадия Николаевича Рождественского, моего учителя и друга. Однажды великий мастер сказал мне: мол, зачем создавать новый оркестр, если есть уже готовый, и... Так появилась на свет Государственная академическая симфоническая капелла России.
— Объединение Камерного хора и симфонического оркестра в симфоническую капеллу произошло практически в те же дни, когда состоялось подписание Беловежских соглашений, ознаменовавших начало распада СССР. Вы не боялись, что ваш проект тоже может развалиться?
— В 1991 году хор и оркестр объединились, как говорится, на бумаге, став единым юридическим лицом. Но вместе Камерный хор и Симфонический оркестр Минкультуры СССР выступали к тому моменту уже более 10 лет. Наш творческий союз не только показал свою состоятельность, но и выжил как музыкальная единица в лихие 1990-е годы.
— Почему до сих пор в мире никто не отважился повторить ваш опыт?
— Руководить одновременно хором и оркестром — хлопотное и трудное дело. Очень сложно управлять коллективом, где собрались музыканты разных специальностей: инструменталисты, артисты хора, солисты-вокалисты, — с которыми приходиться много отдельно работать.
В репертуаре капеллы — все симфонии Бетховена, Рахманинова, Чайковского, Брамса, Малера; симфонии Шостаковича, Прокофьева, Дворжака; вокально-хоровые произведения Стравинского, Бартока… и огромный пласт сочинений западных и русских композиторов для хора a cappella.
— Сколько человек в коллективе?
— Порядка двухсот. Из них шестьдесят — это хор. Остальные — музыканты симфонического оркестра, который является самостоятельной творческой единицей, плюс солисты-вокалисты, концертмейстеры-пианисты. С таким составом можно исполнять многое, поэтому наши репертуарные возможности безграничны.
— Рабочий день тоже безграничный?
— Пожалуй. Сегодня я встал за пульт в 10 утра. Закончил репетицию в 6 вечера. После продолжу работу уже с солистами до 22 часов.
«Пустые хлопоты в казенном доме»
— Это правда, что вы постоянно прослушиваете новых солистов и составляете список из тех, кого готовы пригласить к сотрудничеству в нужный момент?
— Да. У нас в списке на сегодняшний день есть где-то 300 певцов солистов. В капеллу постоянно приходят прослушиваться вокалисты. Мы их прослушиваем и заносим в базу. Когда нужен тот или иной тип голоса, особенный тембр, мы пересматриваем свою музыкальную картотеку. Найдя подходящую кандидатуру, вызываем человека на повторное прослушивание. Такая работа ведется уже много лет.
— У вас до сих пор хор и оркестр репетируют в разных помещениях. Вам приходится каждый день мотаться из точки А в точку Б в таком мегаполисе, как Москва?
— У нас по-прежнему своей репетиционной площадки нет. Хор работает в районе метро «Новокузнецкая», а оркестр «приютил» «Мосфильм» — спасибо Карену Георгиевичу Шахназарову. Мой ежедневный маршрут таков: утром я еду репетировать на Мосфильмовскую улицу, затем — на Пятницкую.
— А по пути нельзя ли заехать на Тверскую, 13 и поговорить там о поиске собственного помещения для капеллы, коллектива с большой и славной историей?
— У меня нет на эти походы времени из-за плотного графика работы. Кроме того, директор коллектива Александр Александрович Шанин неоднократно пытался решить этот вопрос. В силу специфики (два объединенных творческих коллектива), нам необходимо просторное акустически оборудованное помещение.
В свое время нас обещали разместить в Доме музыки, но в итоге эти планы сорвались. Стандартная отговорка чиновников: мол, в Москве практически нет свободных помещений, находящихся на балансе федеральных властей, в подчинении которых — и наш коллектив. Если мой авторитет, звание народного артиста России — пустой звук для чиновников, зачем тратить драгоценное время на пустые хлопоты в казенном доме (смеется).
Но Министерство культуры России по мере своих возможностей нам очень помогает. Мы продолжаем работать, и это — счастье!
— Слабое утешение, но, тем не менее, формат работы: хор отдельно от оркестра — идеально вписывается в санитарные ограничения в период пандемии. Как оберегаете артистов от вируса?
— У нас в оркестре и в хоре есть необходимые зонирующие перегородки. Но главное, мы приобрели очистители воздуха. В небольшом помещении на Пятницкой улице установлено восемь таких приборов. А в студии на Мосфильмовской улице их в два раза больше, исходя из площади зала.
Каждый день музыкантам измеряют температуру, масочный режим неукоснительно соблюдается. Кроме того, мы выполняем требование Роспотребнадзора по переводу трети состава коллектива на удаленный формат работы. Мы варьируем список музыкантов, работающих определенный период времени дома. Мы понимаем, что риск заболеть велик, и поэтому нужно беречься. Впереди много концертов и много прекрасной музыки, которую нам еще предстоит исполнить.
«Партийные идеологи усмотрели подвох…»
— Почему программы русской духовной музыки, архипопулярные в советское время именно с подачи вашего коллектива, сейчас представляются неким факультативом для концертных организаций?
— Современные концертные организации работают в рыночных отношениях: они функционируют как бизнес-структуры, и их интересуют, в первую очередь, кассовые сборы. Репертуар формируется исключительно по принципу «придет массовый зритель на тот или иной концерт или нет». Главное — продать максимальное количество билетов на представление. Если композитор кассу не собирает, значит он не очень хороший. И наоборот.
— Получается, что Бортнянский, Березовский, Гречанинов, как говорится, — мимо кассы?
— Я думаю, что это временное явление. В советское время на концертах Александра Юрлова звучала русская духовная музыка, он был первым, кто отважился исполнять ее в концертах. Тогда же зародилось мощное хоровое движение, в которое влился и мой Камерный хор. Мы знакомили публику с русской духовной музыкой, которую до этого многие не слышали: это сочинения Бортнянского, Чайковского, Калинникова, Танеева, Брукнера, Рахманинова, Шнитке, Сидельникова.
— Как вам удался столь дерзкий опыт?
— Я не спрашивал ни у кого разрешения. И поэтому в течение многих лет я был невыездным. Пять раз отклоняли представление к званию. У меня сохранилась афиша наших давнишних концертов в Ленинграде, где крупными буквами поверх программы написано: «Все билеты проданы!»…
Духовная музыка попала тогда, как сейчас говорят, в мейнстрим. Ее стали петь все. В итоге произошло обесценивание этого жанра. Вернуть интерес к духовным песнопениям очень трудно. Казалось бы, все разрешено, но получается, что эта певческая культура мало кому теперь интересна.
— Кстати, в упомянутом вами Петербурге вы очень давно не выступали. Почему?
— Мы в Питере с концертами не были лет тридцать. После того как там спели кантату Шнитке «История доктора Иоганна Фауста» при битком набитом зале разразился скандал. Партийные идеологи усмотрели в этом гениальном сочинении подвох и даже запретили в программках печатать текст этого произведения. После того инцидента наш коллектив в Питер больше не зовут…
— Но Шнитке давно «реабилитировали» и признали его гениальную музыку! Почему запрет не сняли с вас до сих пор?
— Сейчас мне трудно ответить на этот вопрос. Дело не только в том, что поменялось отношение к музыке Шнитке, а в том, что поменялись хоровые ценности. Конечно, есть вечные музыкальные сочинения — вне моды и вне времени. Это «Всенощная» и «Литургия» Рахманинова и Чайковского, мотеты Брукнера, «Стихи покаянные», концерт для хора на стихи Нарекаци Шнитке, сочинения для хора Сидельникова и т. д. Как говорится, слава богу, что такая музыка востребована. Но ее мало в концертных афишах.
В позапрошлом году на юбилейном концерте (Валерию Полянскому в 2019 году исполнилось 70 лет. — Прим. ФАН) в первом отделении пели хоры без сопровождения: Калинникова, Бортнянского, Танеева, Чайковского, Рахманинова, Шнитке. Но многие слушатели в зале тогда впервые услышали эти гениальные опусы. Выход один — хоровая музыка должна звучать в концертах, и тогда ее полюбит слушатель.
«Мне абсолютно не нравятся современные режиссерские оперы»
— Как к вам пришла идея концертного исполнения опер? На фоне нынешней пандемии она представляется провидческой, не так ли?
— Первые постановки пришлись на начало 2000-х годов. Сомнений насчет успешности таких представлений, честно говоря, у меня не было. К тому моменту я прекрасно знал и чувствовал жанровые особенности оперы, так как успел поработать и в Театре оперетты, и Большом театре. Но главное, мне всегда было интересно дирижировать операми.
Каждый сезон мы делали по семь-восемь новых спектаклей. Причем начинали с постановок сложных опер — Прокофьев («Война и мир» и «Семен Котко». — Прим. ФАН), Дворжак, Шнитке, Стравинский, Пуччини... Мы спели 16 опер Верди! Исполнили все оперы Чайковского, Мусоргского, Римского-Корсакова, Глинки («Жизнь за царя». — Прим. ФАН), наконец Молчанова («Зори здесь тихие». — Прим. ФАН), А. Николаева, А. Чайковского, А Журбина. Планировали исполнить в этом сезоне «Турандот» Пуччини с колоритными хоровыми сценами, но в период пандемии это недопустимо, как известно, и нам пришлось идти на замену — выбрали «Фальстаф», где меньше хора.
— А кто решает, сколько человек должно быть на сцене? Есть ли у вас постановщик?
— Нет, и я делаю это сознательно, так как мне абсолютно не нравятся так называемые современные режиссерские оперы. Люди приходят послушать прекрасную музыку, и это главное. К сожалению, «крикливые» авторские постановки уродуют замысел композиторов, современная режиссерская опера часто вводит зрителей в заблуждение, в угоду моде на сцене показывают то, что автору музыки никогда не пришло бы в голову! Мода, пришедшая к нам с Запада, вредит классическому искусству.
У тех же Римского-Корсакова, Чайковского, Верди, Бизе прописано, что должно происходить на сцене в том или ином действии оперы. Я работал с Покровским, Ансимовым, Исаакяном, Яцко — это было интересно. Они никогда не позволяли себе коверкать партитуры и игнорировать указания автора музыки. Будучи великим мастером, Покровский всегда что-то придумывал, преподносил интересные версии, но никогда не отступал от классического прочтения сочинения.
В этом и состоит гениальность режиссера — придумать что-то свое, не посягая на замыслы композитора.
— В наступившем 2021 году вы продолжите радовать публику операми в концертном исполнении?
— В рамках филармонического абонемента в Концертном зале имени Чайковского 27 января Государственная академическая капелла России представит оперу Верди «Фальстаф». Принципиальный для меня момент — это исполнение мотетов Брукнера для хора a cappella. Партитуры уникальны!
Программ много, но планировать концерты в период пандемии — дело неблагодарное. В ушедшем году у меня отменили четыре выступления, что-то перенесли, было много замен.
Сейчас все артисты и концертные площадки ждут развития событий после 15 января, когда заканчивается срок введенных осенью ограничений из-за пандемии. Будут ли послабления или нет — вот в чем генеральный вопрос. Только получив на него ответ, можно анонсировать репертуарные планы.